Hermiona Granger
Я морально готовлюсь. Вот только у Луны что-нибудь успокоительное попрошу (она мне за платки должна)
Жду ваших новых творений!

И что уж нам уж... гулять так гулять) Звуковой этюд) Тут задача одна - кинематографичность)

«Интервью».

Монитор. Автомобиль с визгом проносится по виртуальной трассе. Детская рука крутит регулятор громкости на колонках.
-Я сама с собой разговариваю?!
Появляется меню. Курсор останавливается на надписи «начать новую гонку». Возникает экран загрузки.
-Ну, сейчас!
-Я что сказала – иди сюда!
Комната, обклеенная пурпурно-зелеными обоями и обвешенная портретами важно улыбающегося толстяка с известными людьми: Андреем Мироновым, Светланой Светличной, Дмитрием Харатьяном, Олегом Меньшиковым. Перед экраном мальчик четырнадцати лет – Сашка. Все что на нем одето, это – мешковатая майка, размера на три больше. На ней эмблема компьютерной игры и квадратное фантастическое человекообразное существо с мечом. На дубовом столе, забросанном кипами листов А4, большой монитор. На нем все еще экран загрузки. За спиной Сашки в рамке фотография того же толстого мужчины важно пожимающего руку Михаилу Цареву. На портрете крупными буквами надпись: «Милому дружку и коллеге от учителя», и темпераментная роспись «Мих. Царев». Сашка в предвкушении, улыбаясь, разминает пальцы и берется за джойстик. Глаза, не отрываясь, смотрят в монитор.
-Блин, мне еще круг доехать! – привычно обиженно лжет он, после продолжительной паузы.
-Никаких блинов! Я тебе сейчас доеду…
Экран монитора гаснет.
-Какого фака?
-Что сказал?
Мальчик получает подзатыльник. Рядом с ним молодящаяся женщина средних лет – его мать. У нее в руке шнур от компьютера.
-Оденься. Помогать кто будет? Весь в отца! Лоботрясы…
Сашка бросает джойстик на стул, хмурит брови и поджимает губы, как мать.
-Совсем совесть потеряли…
Еще подзатыльник.
-Ты меня совсем без мозгов оставишь!
-Поздно уже! Оденься и иди посуду мыть.
-А почему я?! Почему не Артур?!
-Я что сказала?!
Сашка хмурится еще больше и наигранно сплевывает. Получает еще подзатыльник. Из кухни доносится крик:
-Вика! Где моя рубашка! Опять куда-то запихали!
Мать отворачивается от сына.
-Одевайся… - кидает напоследок и выходит из комнаты.
-Вить, займись делом! Потом, найдешь куда сам же и запихал!
-То есть, я что ль гладил!?
Сашка подходит к большому дубовому шкафу, стоящему в комнате, открывает дверцы, и сдергивает с вешалки первые попавшиеся штаны. Лениво просовывает ноги в штанины.
-Козлина… - озлобленно произносит он.
-Это ты кому? Совсем сбрендил? – у стола, перед громадной деревянной стойкой с дисками, на полу сидит Артур. У него в одном ухе наушник от телефона, где играет рок-музыка. Перед ним, на ковре «шкура медведя», тетрадка, ручка и куча джевел-боксов – пластиковых, для дисков.
-Тебе…
Артур снова отворачивается.
-Ты, блин, опять халявничаешь, а я посуду мою!
-Иди на фиг, мелкий – я не халявничаю, – Артур вскакивает и указывает на диски двумя руками. – Нет, ну хочешь сам это разбирай и записывай! Тут триста с гаком штук! Если такой умный, то дерзай!
Сашка делает грубое движение руками и выходит из комнаты. Вслед за ним летит отцовский тапок.
-Дебил!
-Супостат! – глухо доносится из коридора.
-Насмотрелся!
Артур снова плюхается на пол перед дисками.

Сашка проходит по коридору, обклеенному желтыми обоями и тоже обвешанному портретами. На стене портрет толстяка, написанный Шиловым, афиша театра «Моссовета» со спектакля «Дальше тишина» в постановке Эфроса. На афише надпись «Моей третьей ноге. Моему самому преданному слуге. Фаина Георгиевна». Сашка проходит мимо матери копающейся в коридорном шкафу.
-Хоть бы кто помог родной матери…
-Ну, чё я опять? – выпаливает Сашка и проходит мимо – на кухню.
За столом вполне современной кухни – отец семейства – Виктор. Виктор – седеющий толстяк.
Сашка резко включает воду, и с обиженным лицом принимается за посуду. Виктор озадаченно сидит перед телефоном.
-Витя, ты в магазин идешь? У нас суп варить – и топора нет! А мы убираемся...
-Сейчас, – отрезает муж. – Журналисты когда будут?
-Ты же договаривался, а не я…
Виктор молча берет лежащий рядом телефон. Набирает номер. Ждет.
-Алло.  Любимая. Не отрываю? Я быстро…
Из-за двери шкафа появляется  лицо возмущенной жены. Виктор прикрывает трубку.
-Эмирова!
Жена снова исчезает в шкафу.
-Да, дорогая. Я здесь. Ну, конечно. – Виктор громко смеется. – Конечно. А Лев Давидович так и не прочитал?… Нет.  Ну, понятно все. И как  у меня дела обстоят? – Виктор удивленно качает головой и чешет макушку. – Даже так. Да – сейчас приедут журналисты из газеты «Телеэкран». Тебя упомянуть?…Ну, как хочешь! – Виктор с размаха стукает рукой по столу. - Я тебе рассказывал что я придумал-то, а!? О… это гениально... Слушай…
-Витя!!!
-Сейчас… Римейк на «Обломова». Я бы был на месте…
-Витя!!!!!
-Секунду… Что, Виктория?
-Они через час будут. Уборка черти как сделана. Продуктов нет.
-Пошли детей, – секунду подумав, кидает Витя, и снова опускает взгляд в газету, как во время всего разговора. Сашка все еще обиженно моет посуду – Так вот…
-Ви-итя!… – Вика выходит из-за двери шкафа, и встает у входа в кухню, уперев руки в боки.
-Хорошо. Зин, ну не буду отвлекать. Да. Целую.
Виктор смотрит не отрываясь на жену. Кладет трубку. Сашка выключает воду и уходит. Виктор решительно поднимается со стула.
-Молчать не можешь, сука!? Довольна?! Она исполнительный продюсер, чтоб ты знала!
-А я знаю! Любовница твоя бывшая. Иди, одевайся и за продуктами!
-Я с ней о чем разговариваю!? Молчи, проститутка! Ты-то чья сейчас любовница?!
-Да он хоть бабки зарабатывает, и не искусством твои хреновым!!!
Виктор подлетает к жене и наотмашь бьет её по лицу.
-Пасть закрой, шлюха!!!!
В ответ слышатся три шлепка и грохот. Сашка подбирает в коридоре тапок. Заходит в пурпурно-зеленую комнату, качает головой, шепчет «опять…», и закрывает за собой дверь. Опускает тапок на голову слушающему музыку Артуру. Артур ойкает, хватает тапок и снова запускает в брата. Промахивается. Сашка показывает ему язык и берет с полки игровую приставку.
-Иди на фиг, – отмахивается Артур.
-Дети! – звучит голос Виктора – Где мой тапок!?!?
-Что? – кричат в ответ Артур и Сашка, не отрываясь от того, чем заняты.
-Где мой тапок?!
-Сейчас! – снова хором отвечают братья.
-Сейчас же!
-Ну, сейчас!...
Сашка на роскошном коричневом диване продолжает играть. Артур продолжает тихо подпевать плееру, перекладывая диски в стойку и записывая названия. Дверь распахивается. Сашка вздрагивает и быстро пододвигается ближе к стене. Прячет приставку за подушку.
Виктор распахивает дверь в комнату.
-И никто не шелохнулся, родному отцу тапок принести!!! – вопит Виктор, подбирает тапок и, с ненавистью запускает им в Сашку.
Артур вырубает плеер и вскакивает на ноги. Виктор подлетает к Сашке, подхватив за шею Артура. Толкает Артура и тот падает на диван. Виктор начинает лупить тапком без разбора. Шипит:
-Молчать, сукины дети!!!
Сашка продолжает орать. Артур в оцепенении пытается закрыться. Звонок. Виктор не слышит. Звонок повторяется. Виктор останавливается. Он тяжело дышит. Глаза на выкате.
-Все в мать… Бездарщина! Бездельники чертовы!
Звонок опять повторяется. Артур быстро вскакивает, выбегает из комнаты. Снимает в коридоре трубку домофона.
-Здравствуйте… Да. Пожалуйста.
Артур нажимает на кнопку и вешает трубку.
-«Телеэкран» - сдавленно выкрикивает Артур, и неуверенно идет на кухню. Виктор уже тоже на кухне, распахивает дверцы бара, хватает полупустую бутыль коньяка «Метакса», и делает два внушительных глотка из горлышка.
-Костюм мне, Александр!!! – кидает он.
Мать за обеденным столом, перед зеркалом, поправляет макияж. На столе косметичка и две большие пиалы: с конфетами и фруктами. Постелены красивые клеенки. На них чашки с блюдцами и чайными ложечками. Мать оглядывается на Артура, и тот видит красный отпечаток на левой щеке. Она пудрит левую щеку.
-Дверь открывай! – бросает Виктор Артуру, поставив бутыль в бар.
У подошедшего Сашки он выхватывает штаны и пиджак.
  Артур открывает входную дверь. Из квартиры доносится вскрик. К двери выходит Виктор. Он уже в костюме. Улыбка.
-Здравствуйте! – все улыбаются.
На пороге два журналиста – блондин с пивным брюхом, и тощий брюнет с фотоаппаратом. Они проходят в квартиру. Виктор торжественно жмет им руки.
-Ну, здравствуйте, Виктор Максимович! – вскрикивает блондин, разводя руками – Вы уж извините, что мы пораньше. Но ведь раньше сделаем – раньше освободимся? Сегодня еще к Хазанову и к Владимиру Вольфовичу!
Виктор усмехается.
-Конечно-конечно. Проходите на кухню, господа. Я вам все расскажу и чайку попьем.
Оба, улыбаясь, кивают.
-Виктор Максимович, а, может, сразу всю семью сфотографируем в интеръере? – засуетился брюнет.
-Вот! Отлично! – блондин поворачивается к коллеге-брюнету – Где будем фотографироваться?
Журналист осматривается. Из кухни выходит, прихрамывая, угрюмый Сашка.
-Ну, давайте на кухне. Вся семья за столом… - предлагает брюнет.
-Бандитская пуля?– блондин, ухмыляясь, показывает на Сашу.
Виктор улыбается, смотря на Сашу.
-Да он у нас такой. На ровном месте падает, о диван ударяется, о стулья. Да, неуклюжий Сашка?
Сашка буркает что-то в ответ. Артур выдавливает из себя улыбку.
-Что-то он нам не рад, – подмечает блондин.
Виктор усмехается.
-Да его просто от компьютера любимого оторвали.
-Понятное дело – герой! – блондин подмигивает мальчику.
-Ну, пойдемте на кухню? – напоминает брюнет.
-Читателям будет очень интересно узнать не только какой вы на экране, но и какой вы в жизни!...
- Любящий семьянин и трудолюбивый профессионал…

Журнал «Телеэкран». Фотография. Во главе стола приветливо улыбающийся актер Виктор Максимович Воскресенский. Слева от него, обнимая мужа, счастливая Вика. Рядом с Виктором похожий на мать Сашка. А рядом с Викой похожий на отца Артур. Все счастливо улыбаются.

Так, это, я надеюсь, похоже на мисс Грейнджер...

Фенрир Сивый
С носом то все, рисовалось по фото, с лупой...потому что фото размером 100*100, как аватар. Что увиделось, то и нарисовалось...Надеюсь, мисс Грейнджер меня за это не проклянет)
Аааа...ну тогда кинематографичность на высоте, господин сценарист)))

Фенрир Сивый
А шут ее знает! Может и не удачная...или лупа (я действительно с увеличительным смотрел) грязная попалась...)

Продолжаем фотовыставку...это я, любимый...

Черт... зависть приближается... приближается... и из кустов как вервольф!!!) Размещу-ка я что ль тоже рисуночки) моим далеко до твоих, Сев... но тем не менее)

Severus Snape
Гермиона мне не слишком понравилась, нос какой-то странный... зато зубки вышли хорошо. Но Северус - по-моему, выше всяких похвал! Сильная работа вышла. Тут как раз нос оч-чень понравился. Нет, ну мне откровенно завидно...

Драко Малфой
Беллатрикс Лестрейндж
Не поделитесь знаниями, дамы и господа...что такое СИМЫ?

Severus Snape, СИМЫ?
Это такая милая детская игра... Создаешь семью, вселяешь в дом, обустраиваешь его...Симы - это сами герои. Они ходят на работу, еддят, спят, плавают в бассейне и т.д. Но самое главное - они УМИРАЮТ!!! И не всегда от старости...Совсем не всегда...

Отредактировано Беллатрикс Лестрейндж (2008-01-29 14:09:53)

Severus Snape
СИМЫ - это такая игра. В общем, типичные американцы, лыбятся тупо, какое свирепое выражение им не делай. Суть - симулятор жизни. Делаешь человечков и играешь за них...

Беллатрикс Лестрейндж
Да-да-да! Наконец-то нашли точку соприкосновения. Обожаю еще пожары устраивать, а уж опция "Смерть на лестнице".. Еще интересно заставлять их рожать негров от инопланетян...

И так как это все-таки творчество, а не флуд... Оставлю свой рассказ. Прозы, кажется, вы еще моей не читали...

Глаз.

- Оставь меня в покое, только если ты не прекратишь, все может так повернуться! - всплеснул черный плащ и раздались гулкие шаги в темноте коридора. - Ты всегда отходил в сторону, и теперь - теперь можешь с полным правом наконец сделать это!
Голос был явно раздраженным.
- Прекрати. Ты знаешь, это не тот случай, - глухо ответили ему. - Ему надо помочь, скажу больше: его нужно спасать.
Раздалось нервное щелканье чьих-то пальцев. Затем резкий возглас:
- Ну давай!
- Что? - непонимающе уточнил второй собеседник. Первый молчал, но было слышно, как гнетущую тишину нарушает характерный звук сминания бумажного листа. Потом:
- Предлагай. Если ты решил поучаствовать! Пока ты только решил, что ему следует прижечь...
- Заткнись, идиот, он услышит! - шикнул на него оппонент. - Не мельтеши, Зрачок, тебе еще учиться и учиться! О таких вещах вообще не стоит говорить вслух!
- Ага, и поэтому ты и накрапал свое дерьмовецкое предложение на бумаге! - процедил сквозь зубы тот, кого назвали Зрачком. - Что ты вообще понимаешь, ничтожество! Не хватает духу, да, сказать прямо - задумал избавиться от соперника!
Вот это уже явно был перебор. Сначала воцарилось жутковатое молчание, затем второй стал медленно подниматься с дивана. Скрипнули продавленные пружины и раздалось едва сдерживаемое шипение:
- Да ты ничего не значишь для меня, чтобы я считал тебя соперником, ты, маленькое отвратительное.... - он недоговорил: зажегся свет.
- Кристалл!.. - одновременно вскрикнули спорщики и отпрянули к стене. Теперь их можно было рассмотреть.
В углу стоял молодой человек лет 17 и с широко открытыми синими глазами без белков покусывал прядь длинных золотистых волос, похожих на мягкую пряжу. Бледные щеки терзал лихорадочный румянец. Второй оказался высоким мужчиной лет на вид 23,  с короткими  каштановыми волосами, едва касающимися мочек ушей, украшенных тяжелыми витиеватыми серьгами, инструктированными рубинами. Почти черные глаза белков тоже не имели. Длинные ресницы были почти прямыми и походили на щетки. Их обладатель опирался рукой на массивный дубовый стол, занося руку для удара кулаком по его полированной поверхности.  На тонких пальцах у обоих блестели обручальные кольца из чистой платины.
Тот, кого назвали Кристаллом, стоял возле дверей, пристально глядя на спорщиков. Он усмехался, из уголка алых раскусанных губ стекала струйка крови, пачкая подбородок. От центра лба к внешним уголкам матово белых глаз, пронизанных серебристой сетчаткой, расходилась вязь красной татуировки - изящный растительный орнамент.
- Что, прикидываете, как бы избавиться от этого? - мужчина, которому на вид можно было дать примерно 35, поднял руку, демонстрируя платиновые кольца на безымянных пальцах обеих рук. - Бесполезно. Я все равно не позволю.
- Кристалл, как ты мог такое подумать! - резко бросил темноволосый возле стола, выпрямляясь. - Ни я, ни Зрачок не бросим тебя даже в таком состоянии. Ты же знаешь, мы тебя любим. Ты спас нас обоих и ты учил нас... да что я объясняю?!
Он посмотрел на своего противника в недавнем споре - на сей раз, в поисках поддержки. Тот не медлил с ответом ни секунды:
- Радужник дело говорит! - оживленно высказался он, еще более ожесточонно кусая прядь волос. - Ты просто устал... ведь верно? Я не вижу другого объяснения... Просто...
- Просто устал, да?! - Кристалл подошел к Зрачку и встретился с ним взглядом. - Я просто...
Внезапно Радужник и Зрачок увидели, как из уголков белых глаз сползают серебрящиеся капли, бегущие не вниз по скулам, а точно повторяющие вязь узора на висках и на лбу, и теряющиеся в абсолютно белых волосах, гладко зачесанных назад и волочащихся по полу, точнее, спадающих на шлейф длинной белой мантии с высоким воротником. Кристалл медленно начал оседать в кресло, заботливо подвинутое ему. оба молодых человека держали плачущего учителя под локти и усаживали, словно на трон.
- Тише, тише, тише... - суетливо бормотал светловолосый юноша. - Тише, тише, тише, тише...
- Да не мельтеши ты! - цыкнул на него Радужник, с участием склонившийся над Кристаллом. Зрачок потускнел и прибито умолк.
- Прекрати. Пусть говорит, мне нравится его голос... - после этих слов их общего кумира мальчишка просветлел и даже улыбнулся. Сквозь слезы... плакал и бесчувственный Радужник: нельзя было оставаться спокойным, глядя на слезы учителя. - Как ручеек...
Кристалл все плакал, и плакал...
- Я не хочу, чтобы меня прижигали... - куда только делась его всегдашняя холодность... - Не хочу, мне есть что терять, понимаете... есть, что терять!
Страшные слова были произнесены, но ученики не отшатнулись. Вместо этого Радужник резко развернулся к двери, из-за которой, после раздавшегося крика учителя раздался шорох и затем - омерзительное хлюпанье. Он кивнул Зрачку и оба обнажили шпаги. Из однотонных глаз полился свет, у одного - нефтяно-черный, у другого - сапфировый.  Дверь треснула.
- Есть. Что. Терять.
- Не-ет!! - закричал Кристалл, пытаясь встать с кресла, но кровь хлынула изо рта, мешая говорить, и приступ кашля заглушил стон. А в зале закипела битва.
Зрачок мастерски владел шпагой и она танцевала в тонкой мальчишечьей руке. Радужник был потяжелее на подъем, но разил врагов с уверенной силой. Враги растекались по полу, хлюпали, восстанавливались и нападали вновь, давя массой. Черные, бессмысленно жидкие, неуязвимые, забивались под кожу и сосали кровь. Потолок заволокло кровавой дымкой. Она же стояла по всему залу, заслоняя друг от друга соперников и друзей. Кристалл давился кашлем, пока Зрачок и Радужник сражались. Так бессмысленно. Так безнадежно. Так невозможно. Невозможно. Невозможно.
Невозможно.
- Бесполезно, нам их не одолеть! - выкрикнул Радужник - и в тот же миг по телу пробежала липкая смертельная дрожь и хребет скрутило болью... ломая пополам.
- НЕЕЕЕЕТ!!!
- Тогда отступаем!! - закричал ему в ответ Зрачок, еще не осознавая, что его пронзили насквозь собственной вырванной из руки шпагой.
- НЕЕЕЕЕЕТ!!!
Кровь, всюду кровь...
Почему мы начинаем понастоящему действовать, только когда нам есть что терять? Кто-нибудь ответит на этот вопрос? Кто знает, чего стоит любая потеря? Возможно, только в ночной звездной тишине, или, может быть, в пылу битвы за непонятно что, когда жерва - те, кого ты можешь назвать Своими, а глаза, в которых нет ни радужки, ни зрачка, тускнеют, покрываясь мутной  пеленой... тогда? Тогда ты это понимаешь?
Кристалл взмахнул руками и силы пришли... их не было, но он их чувствовал. И все повторялось, только два трупа остывали на холодном каменном полу. Он дрался молча, остервенело - потому, что терять было уже нечего, все было потеряно... и, разумеется, победил. И не заметил этого. Понял только, что теперь ему не помешают попрощаться с мертвыми.
Прикрыл ладонями темно-синие и черные глаза. Стер кровь с лиц. Вложил в руки шпаги... ритуал не имел смысла, но отвлекал.
Потом - понимание.
- Зрачок.
- Радужник.
- Зрачок.
- Радужник.
Мертвы. Потерял. Кто-то спрятал ценники. Все попрятал, чтобы продавать на вес, каждому - по индивидуальной стоимости. Берите оптом. Забирайте все - платите.
Бред какой-то...
Белые капли. Непрозрачные - по вискам ко лбу, и ветер сдувает их, а вязь татуировки все светлее и светлее, кровь отливает от лица.
- Мне нечего терять.
Только то, что осталось от близких и собственная жизнь. Но это - не в счет.
Потому что равное потеряло свой смысл, из уравнения выпал икс. И значение потерялось.
Кристалл вышел прочь, оставляя за своей спиной то, что мог так легко потерять. Поздно понял это - и потерял. Тех, кто был Его. И затем было только Пустое и Холодное Небо.

Радуйся - ты не бессмертен, тебе не дано испытать то, что испытывал он. Он прижег себя сам, когда сказал, что терять нечего.  Ты тоже так можешь. И твой единственный смысл тогда будет лишь в том, что жизнь твоя - не вечна. А остальное сократится до размеров зрачка, сузится до диаметра радужницы и потускнеет, как помутневший глазной кристалл.

Племянник...Нет слов... Какой трагичный образ главного героя. Какая же моральная сила нужна, чтобы пережить вот такое...Зная, что ты сам бессмертен.

Беллатрикс Лестрейндж
Да, я тоже подумал, что бессмертным быть отвратительно. Поэтому и сделал таким главного героя... не знаю, мне кажется, что образов как таковых тут нет, есть чувства. Слишком коротко для раскрытия характеров, а вот философии - вроде бы в самый раз.

Фенрир Сивый
Вот-вот, знаете, у меня тоже такое чувство, что чего-то не хватает. Может, Вы поможете - объяните. чего именно?.. Нет, я знаю - язык чересчур слащавый временами, и достаточно ненужных деталей, как раз - громко говоря - работающих на создание атмосферы... но чего же не хватает все-таки?..

Очередной лишенный смысла, но вроде как хорошо написанный рассказ...

Церковь.

- Ты, кажется, хотел мне что-то сегодня рассказать, Чарльз.
Дельвиг сел в мягкое кресло, сложил руки на груди и выжидательно воззрился на молодого человека, с задумчивым и немного нерешительным видом застывшего у стены. Черные волосы Дельвига, спадающие на глаза, мешали четко видеть собеседника, и испанец недовольно отбросил пряди с лица.
Чарльз, в противоположность южанину, был белокур и зеленоглаз. Он помолчал еще мгновение и наконец, решившись, преодолев, видимо, какую-то внутреннюю преграду, сел в противоположное кресло, и, оперевшись ладонями о колени, опустив взгляд, заговорил. Голос его звучал глуховато, не слишком разборчиво, и Дельвиг вслушивался в речь англичанина, ловя каждое слово.
- Да, я хотел рассказать тебе, почему я не был женат... и избегал вступать в какие бы то ни было связи с женщинами.
- Именно, - подтвердил темноглазый мужчина, с нетерпением ожидая рассказа.
- Признаться, мне кажется странным, что тебя так заинтересовал этот факт моей биографии, но наверно... мне и самому хочется рассказать тебе это... Дельвиг... ты стал мне очень близок за прошедшее время...
- Еще бы нет, - хмыкнул испанец, не отличавшийся тактом. Чарльз невнятно что-то пробормотал, потом судорожно вздохнул. Он не мог понять, чем этот красивый, но грубоватый и порой чересчур властный, даже тиранический человек его притягивал. Но именно Дельвиг почему-то был единственным близким другом англичанина. Чарльз сделал над собой усилие и продолжил:
- ...Поэтому я готов поведать тебе ужасную историю моего прошлого.
Дельвиг раздул ноздри и жадно стал вбирать в себя слова Чарльза.
- Сейчас мне двадцать семь лет. Когда мне было двадцать, у меня была... невеста.
- Невеста?.. – удивился Дельвиг. – Я думал, ты всегда был одинок.
- Увы, нет, - мрачно усмехнулся Чарльз, не поднимая головы. – Ее звали Долорес. Это была очень красивая девушка: волосы – чернее черного металла, темные, большие, бархатные глаза... Тоже, как и ты, испанка. Я встретил ее и безумно влюбился... бросил к ее ногам свое сердце, деньги моих родителей – упокой Господь их души, я был никудышным сыном, - балы, наряды, салоны... все, что мог ей дать. И Долорес отвечала мне любовью. Так прошел год.
- Она говорила, что любит тебя?
- О да. Много раз. Наверно, сначала ее слова были искренними. Мы почти объявили о помолвке, когда она вдруг попросила меня этого не делать. Вернее, не то чтобы совсем не делать. Долорес попросила отложить помолвку.
Чарльз помолчал. Дельвиг ждал, с несвойственным ему терпением.
- Я не понял причины, но согласился. До того она была грустна, а тут вдруг повеселела. Стала что-то говорить о свободе. Я не улавливал тогда смысл ее слов... а зря. Спустя месяц я напомнил ей о помолвке. Долорес стала снова просить меня все отложить... каюсь, тогда я был неумолим. И вот тогда эта горячая испаночка показала себя во всей красе. Помню, как она визжала и пыталась дать мне пощечину... не знаю, что на меня нашло, но я клятвенно пообещал, что, если девушка не согласиться стать моей женой, я ославлю ее на весь свет и она будет с позором изгнана из общества. Долорес резко замолчала... а потом ушла.
- Ушла?
- Да, Дельвиг. Ушла, чтобы к вечеру вернуться... с бутылью превосходного вина. И сообщить, что она согласна быть моей.
- Неужели?
- Да, да. Вот так все и было... она сама наполняла мой бокал. Я же не помнил себя от радости и, получив желаемое, рассыпался в извинениях... а Долорес как-то странно молчала.
Я залпом осушил бокал и потянулся ее поцеловать.
Голос Чарльза стал чужим и отстраненным.
- Но мне не удалось этого сделать. В глазах потемнело и я почувствовал, как теряю равновесие. Падая, я позвал Долорес по имени... она опрометью выбежала из дома, оставив меня одного.
- Эта девушка подсыпала в вино яд?
- Да.Я чувствовал, как умираю... потом мир на несколько часов прекратил свое существование.
Некоторое время друзья молчали. Затем Чарльз заговорил вновь.
- Когда я очнулся, была ночь. Я вдруг понял, что боюсь умереть без причастия... слишком много грешков числил за собой в этой жизни. Знать бы, что мой худший грех еще впереди... Я встал, вокруг все плыло. Ужасно. Я что-то взял со стола, когда оперся на него... это был нож. Я медленно, почти на ощупь, поплелся в ближайшую церковь.
Мне казалось, что путь тот был очень долгим, но я шел, наверное, немногим более получаса. Дверь церкви была открыта... я вошел тихо, надеясь найти священника... но увидел ее.
Дельвиг замер, как изваяние, ожидая дальнейшего повествования.
- Она молилась и не слышала моих шагов... молилась лихорадочно, сбивчиво, говорила о том, как я любил ее, а она убила меня... как я любил, а она вдруг... разлюбила.
Голос Чарльза дрогнул.
- Эти слова ввергли меня в ярость. Я вдруг понял, что держу в руке нож. И пошел к Долорес. Девушка наконец обернулась, бросив назад мимолетный взгляд... и вскрикнула. Перед ней был я – безумный, отравленный, безжалостный... и почему-то живой.
Англичанин саркастически хохотнул.
- Качавшийся с ножом в руке и мутными глазами. Долорес спрятала лицо в ладонях... Я нес какой-то бред. Что я умру, но она умрет со мной... что отныне нашим брачным ложем станет могила... А потом вонзил ей нож в грудь по самую рукоять. И упал рядом. Девушка умерла почти сразу.
- Как же тебе удалось выжить?
- Не знаю. Видимо, она не рассчитала дозу отравы и это меня спасло. Я лежал и смотрел на огромное распятие на стене. Все думал, что оно вот-вот упадет. Не упало... Меня нашли слуги, выходил семейный врач. А убийство замяли... ведь так или иначе, Долорес была всего лишь бедной испанкой, не имевшей здесь ни настоящих друзей, ни родных. С тех пор я чураюсь женщин и до сих пор неженат.
- Душераздирающая история.
Голос Дельвига, казалось, выражал неподдельное сочувствие. Чарльз впервые за вечер посмотрел на него – недоверчиво и удивленно.
- А ты мог бы показать мне ту часовню?
Чарльз помедлил с ответом, но затем кивнул и встал со своего места.
- Да. Она неподалеку, идем.
Дельвиг встал и последовал за англичанином. Смуглое лицо его было задумчивым и отрешенным.
До часовни дошли быстро. Дверь открылась почти бесшумно, издав лишь легкий скрип. Молодые люди вошли.
- Все произошло здесь.
Чарльз указал на место перед огромным тяжелым распятием, крепившимся к стене неведомым образом. Англичанин сел на ступеньки и умолк.
Дельвиг прошелся по церквушке. Цепким взглядом ощупал все помещение и вернулся к Чарльзу. Тот углубился в свои горькие воспоминания и ничего вокруг не замечал. От звука голоса друга он вздрогнул.
- Красиво здесь.
- Да, красиво, ответил Чарльз, вставая и оказываясь совсем близко к испанцу. Они оба стояли под распятием, Дельвиг - спиной, Чарльз - напротив. - Ты прав.
- Мне так жаль тебя... - черноволосый смуглый Дельвиг приобнял Чарльза за плечи, участливо глядя на юношу. Тот слабо улыбнулся и поник головой к сильному плечу друга.
Внезапно свободная рука южанина скользнула в складки плаща испанца. Блеснула холодная сталь и под ребра англичанину воткнулось пятидюймовое лезвие испанского кинжала. Чарльз захрипел и стал заваливаться назад. Полные боли и страха глаза смотрели прямо на предателя. Тот Тот медленно опустил умирающего на пол и склонился над ним, целуя в холодеющий лоб.
- Кровная месть - это старинный испанский обычай, - шепнул убийца. - Я не виню тебя, откуда... Откуда тебе было знать, что у маленькой испанки Долорес на родине есть старший брат...
Чарльз снова захрипел и изогнулся в предсмертных судорогах. Он ничего не понимал. Дельвиг вздохнул, глядя на бывшего друга...
Внезапно что-то заскрежетало за его спиной. Скрежет был жуткий, словно потусторонний, в то же время - равнодушно-холодный. Испанец медленно обернулся.
На него падало огромное каменное распятие, с которого укоризненно взирал Христос. Падало и грозило разможжить об пол, соединив в предсмертном объятии с убитым им англичанином.
Дельвиг вскрикнул и рванулся прочь. Распятие с грохотом упало, погребая под собой еще агонизирующего Чарльза.
Испанец отскочил в сторону и в голове молнией мелькнула мысль о том, что Спаситель помогает праведно мстящим. А потом раздался звенящий высокий звук, за которым почти сразу последовал едва слышный хруст и Дельвиг мертвым свалился на холодный мрамор: от тернового венца Иисуса при ударе откололся острый каменный шип, рикошетом отскочил от пола и точным попаданием в висок проломил испанцу голову.

Милый племянник, выше всяких похвал. Мне очень нравится... Месть... Как я это люблю... И читается удивительно легко. Потрясающе! Никаких лишних деталей, все очень четко, понятно и на своих местах... Я горжусь, что это написал сын моей родной сестры)